Френсис Фицджеральд

«...– Мне, что же, нельзя встречаться с мужчиной, если он не носит визитку? – вскричала Фифи, сверкая глазами. – У нас тут что: эпоха темного Средневековья или век... ну этого... Просвещения? Мистер Хопкинс, может, самый классный парнишка среди моих знакомых.

«Я оказался рядом только потому, что должен был проводить ее из гостиной до парадной двери. Я плелся сзади. И это была неслыханная милость, ибо она была красавицей, в один миг однажды расцвела, а я оставался все тем же нескладным ровесником (всего на год старше) и едва осмеливался к ней подойти, когда мы на неделю приезжали домой. Вышагивая эти жалкие десять футов, я не смел ничего сказать или просто прикоснуться к ней, но втайне надеялся, что она сама что-нибудь предпримет, шутки ради, из чистого кокетства, просто потому что мы вдвоем и совсем одни.

«По реке, сквозь эту летнюю ночь, совершенно как воздушный шарик, отпущенный на приволье небес в День независимости, четвертого июля, плыл прогулочный пароходик. На ярко освещенных палубах без передышки танцевали неугомонные пары, но самый нос и корма его таились во тьме; так что издали огоньки этого корабля почти не отличались от прихотливого скопления звезд на небе. Он плыл между черных отмелей, мягко разрезая неспешно набухавшую, темную приливную волну, наступающую с моря, и оставляя за собой тихие будоражащие всплески разных мелодий – тут и „Лесные крошки“, ее играли без конца, ну и, разумеется, „Лунный залив“. Позади уже остались беспорядочно разбросанные огни Покус-Лэндинга, где какой-то поэт из своего чердачного окошка успел все-таки высмотреть вспышку золотистых волос в быстром кружении танца. Вот и Ульм миновали, где из-за громадных корпусов бойлерного завода выплыла на небо луна, а вот и Уэст-Эстер, где она вновь скользнула за облако, так никем и не замеченная.

«С Майрой знаком, наверное, всякий, кто в последние десять лет обучался в колледжах на Восточном побережье Америки: ведь все майры вскормлены этими колледжами, как котята – теплым молочком. В юности, пока Майре лет семнадцать, ее все величают „классной крошкой“; в годы расцвета (ну, скажем, к девятнадцати) ей делают тонкий комплимент, называя исключительно по имени; ну, а потом... потом вот что: мол, „рыщет по набережным“, или вообще: „а-а-а, та самая, известная на всем побережье Майра“...»

«...Чарльз Дэвид Стюарт, на вид такой безобидный и неловкий, предстал перед судом по обвинению в оскорблении действием и нанесении побоев.

Роман Фицджеральда «Последний магнат» (опубликован в 1941 г.), оставшийся незаконченным из-за ранней смерти писателя, занимает ключевое место в его наследии. Рассказ о жизни известного руководителя киностудии подводит своеобразный итог центральной теме творчества Фицджеральда, – краху «американской мечты». За внешними успехами Стара кроется безмерная усталость, равнодушие, неумение жить глубоко и радоваться жизни. И потому физическая смерть героя не кажется преждевременной или случайной.

Последний роман великого Фицджеральда, опубликованный уже после его смерти.

Поколение обреченных.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд, возвестивший миру о начале нового века – «века джаза», стоит особняком в современной американской классике. Хемингуэй писал о нем: «Его талант был таким естественным, как узор из пыльцы на крыльях бабочки». Его романы «Великий Гэтсби» и «Ночь нежна» повлияли на формирование новой мировой литературной традиции XX столетия. Однако Фицджеральд также известен как автор блестящих рассказов, из которых на русский язык переводилась лишь небольшая часть (наиболее классические из них представлены в сборнике «Загадочная история Бенджамина Баттона»).

Фрэнсис Скотт Фицджеральд, возвестивший миру о начале нового века – «века джаза», стоит особняком в современной американской классике. Хемингуэй писал о нем: «Его талант был таким естественным, как узор из пыльцы на крыльях бабочки». Его романы «Великий Гэтсби» и «Ночь нежна» повлияли на формирование новой мировой литературной традиции XX столетия. Однако Фицджеральд также известен как автор блестящих рассказов, из которых на русский язык переводилась лишь небольшая часть (наиболее классические из них представлены в сборнике «Загадочная история Бенджамина Баттона»). Книга «Три часа между рейсами» – уже четвертая из нескольких запланированных к изданию, после «Новых мелодий печальных оркестров», «Издержек хорошего воспитания» и «Успешного покорения мира», – призвана исправить это досадное упущение. Итак, вашему вниманию предлагаются тридцать пять рассказов зрелого Фицджеральда – полное собрание рассказов, опубликованных в последние пять лет его жизни в прославленном журнале «Эсквайр». В том числе цикл юмористических историй о неудачливом сценаристе Пэте Хобби – историй, навеянных богатым опытом общения признанного мастера тонкого психологизма с голливудской фабрикой грез; отдельные из них в разное время переводились на русский, но весь цикл полностью – никогда, и для данного издания он переведен с начала до конца заново. Собственно, все «эсквайровские» рассказы переведены Василием Дорогокуплей, хорошо знакомым нашему читателю по работе над готическим бестселлером Дианы Сеттерфилд «Тринадцатая сказка» и «букеровским» романом Говарда Джейкобсона «Вопрос Финклера».

Впервые на русском! Третий сборник не опубликованных ранее произведений великого американского писателя!

Роман «Ночь нежна» – жемчужина творческого наследия Фицджеральда.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд известный своими романами и рассказами, описывающими, так называемую «эпоху джаза» 1920-х годов по праву является признанным классиком американской литературы. Ни один литературоведческий очерк по истории американской и мировой литературы невозможен без упоминания Фицджеральда. Его романы переведены, пожалуй, на все языки мира, по их мотивам снимали фильмы и ставили спектакли. Мы же, предлагаем познакомиться вам с аудиоверсией малоизвестных российским почитателям творчества писателя произведений «Семья на ветру» и «Карьера полисмена»

«Великий Гэтсби» – самый известный роман Фрэнсиса Фицджеральда, ставший символом «века джаза».

«– Смотрите – видали ботиночки? – сказал Билл. – Двадцать восемь монет.

«…Позвольте же мне рассказать вам о самых богатых. Они отличаются от нас с вами. Они рано познают, что такое обладание и удовольствие, и это делает с ними что-то, делает их мягкими там, где мы тверды, и циничными там, где мы полны доверия тем особым образом, который очень трудно понять в том случае, если ты не родился очень, очень богатым. Они считают, глубоко в душе, что они лучше нас, потому что мы должны сами находить и получать что-то хорошее от жизни. Даже когда они глубоко погружаются в наш мир, начиная тонуть в нем, они продолжают считать себя лучше нас. Они другие…»

«…Проходя по коридору, он услышал один скучающий женский голос в некогда шумной дамской комнате. Когда он повернул в сторону бара, оставшиеся 20 шагов до стойки он по старой привычке отмерил, глядя в зеленый ковер. И затем, нащупав ногами надежную опору внизу барной стойки, он поднял голову и оглядел зал. В углу он увидел только одну пару глаз, суетливо бегающих по газетным страницам. Чарли попросил позвать старшего бармена, Поля, в былые времена рыночного бума тот приезжал на работу в собственном автомобиле, собранном под заказ, но, скромняга, высаживался на углу здания. К сожалению, Поля не было, и Аликс рассказал ему последние новости…»

«…Он жил в огромной светлой квартире-студии с трехметровым диваном, и после того, как она выпила кофе, а он стакан виски, его рука скользнула по ее плечу.

«…Молодые Мейзеры были женаты около года, и вот однажды Жаклин пришла в контору к мужу, который предоставлял брокерские услуги, и довольно успешно. Возле открытой двери кабинета она остановилась и сказала: «О, извините меня», – и осеклась, став свидетелем банальной, но меж тем любопытной сцены. Молодой человек по имени Бронсон, которого она не очень хорошо знала, стоял рядом с ее мужем, который приподнялся из-за стола. Бронсон вцепился в его руку и беспрестанно ее тряс. Когда они услышали шаги Жаклин, то повернулись к двери, и женщина заметила покрасневшие глаза молодого человека…»

Фрэнсису Скотту Фицджеральду принадлежит, пожалуй, одна из ведущих сольных партий в оркестровой партитуре «века джаза». Писатель, ярче и беспристрастней которого вряд ли кто отразил безумную жизнь Америки 20-х годов, и сам был плотью от плоти той легендарной эпохи, его имя не сходило с уст современников и из сводок светских хроник. Его скандальная манера поведения повергала в ужас одних и вызывала восторг у других. Но эксцентричность и внешняя позолота канули в прошлое, и в настоящем остались его бессмертные книги.